Методологические проблемы психологического анализа мышления в понятиях

Л.Г. Кравцов (ИП РГГУ )

Тезисы доклада на Московском семинаре по когнитивной науке

В связи с тем, что в последнее время в гуманитарной науке и практике все более актуальными становятся проектирующие формы работы, все большее значение приобретают такие фундаментальные исследования, которые раскрывают новые горизонты и возможности при построении формирующих воздействий по отношению к изучаемым явлениям. В области психологии мышления наиболее перспективной для целенаправленного проектирования является сфера понятийного, словесно-логического интеллекта. Действительно, ни одна другая форма мышления в своем становлении и развитии настолько не зависит от специально организованного обучения, от намеренно передаваемых умений и знаний, культивируемых приемов их использования, а также искусственно выстроенной последовательности решаемых задач, как мышление в понятиях. Пожалуй, можно без преувеличения сказать, что наиболее разительный путь в культурном развитии человеческое мышление проделывает именно в этой, достаточно поздно возникающей своей форме. Путь, который поражает не только своим размахом, но и разнообразием промежуточных этапов, масштабом завоеваний, мерой воздействия на окружающий мир и самого человека.

Однако нет другой такой формы мышления, которая с таким же трудом поддавалась бы психологическому анализу, как мышление в понятиях. Первое, чем поражает даже беглое знакомство с существующими теоретическими подходами к изучению понятийного мышления – так это скудостью и наивностью схем теоретического описания, грубостью основных противопоставлений, изобретением таких искусственных и подчас вычурных представлений, которые не имеют никакого отношения к реально протекающему изучаемому процессу.

Причин, различных по природе и происхождению, обусловивших такое положение дел в этой области можно указать, видимо, достаточно много, однако в самом первом приближении необходимо выделить две наиболее общие и древние традиции, отвечающие за стагнацию развития психологической теории понятийного мышления.

Первая традиция, которую психология мышления унаследовала от формальной логики, касается способов понимания основных структурных единиц вербально-логического мышления. Сколько бы ни критиковали логицизм в психологии, сколько бы ни говорили, что процесс логического мышления сам разворачивается не по законам логики, ни один из существующих в психологии ответов на вопрос о природе понятия не в состоянии освободиться от внутренних законов того дискурса, который идет еще от Аристотеля. Главной содержательной особенностью этой традиции является такая трактовка понятия, в соответствии с которой оно выступает неким мысленным слепком предмета, обобщенно репрезентирующим его в сознании человека в виде определенно организованной совокупности существенных признаков. Даже Л.С. Выготский, наиболее открыто и последовательно выступивший против логических принципов описания понятия, вынужден был пользоваться тем же самым языком, теми же теоретическими схематизмами для изучения разных видов обобщения в значении слова, поэтому в конечном счете и «синкреты», и «комплексы», и «истинные понятия» целиком и полностью принадлежат той же логической традиции, как и подавляющее большинство критикуемых им взглядов на природу и устройство понятия.

Вполне адекватная внутренним задачам любого логического исследования, как, впрочем, и всем формальным наукам, эта традиция несет в себе две ключевые особенности, становящиеся принципиальными методологическими дефектами по отношению к психологическим задачам изучения строения и функционирования понятия в мышлении человека. Первый ключевой и неизбежный недостаток этого подхода состоит в том, что в нем внутреннее содержание и строение понятийного обобщения обсуждается на языке свойств предмета понятия, при полном замалчивании вопроса о том, что именно позволяет субъекту мышления выделять в предмете соответствующие свойства и признаки. Даже В.В. Давыдов, будучи увлеченным апологетом диалектической логики и проводником идей Гегеля в психологии мышления, раскрывает теоретическое обобщение как отражение порождающего отношения в изучаемом предмете, тем самым обсуждая специфический для теоретического обобщения способ работы с предметным содержанием мышления. В рамках обсуждаемой традиции никому из теоретиков не приходит в голову, что та сложная организация предметного содержания понятия, которую тщетно пытаются описать уже довольно давно, оказывается возможной только посредством специально организованной работы с самим мышлением, и, следовательно, понятие является не просто репрезентацией реальности, а сложно устроенным культурным средством, позволяющим управлять своими собственными мыслительными операциями. Однако не только ответ на вопрос о том, что именно в понятии позволяет мышлению человека обратиться к своим собственным внутренним механизмам, не может быть получен в рамках логического подхода, но подобный вопрос в этой традиции вообще не может быть адекватно поставлен.

Вторая ключевая трудность, присущая данной традиции, состоит в том, что понятие рассматривается в ней в форме законченного знания о предмете при полной невозможности описания понятия как еще не завершенного акта мышления. Легко говорить о существенных признаках, имея в виду известный предмет, взятый в определенном отношении, и совершенно невозможно обсуждать существенные связи и отношения в еще не завершенном процессе решения мыслительной задачи. Ведь то, что окажется существенным в ней, только предстоит открыть, в этом и состоит процесс решения, а значит, приходится допустить, что понятие в процессе мышления непрестанно изменяется, перестраивается. Пойти на это логика уже никак не может, потому что в этом случае, с точки зрения формальной логики, мышление превращается в полный хаос, так как в нем перестают выполняться законы тождества, исключенного третьего, и точно так же рушатся другие основополагающие внутренние скрепы данной традиции.

Так же, как и в первом случае, сам вопрос о том, как понятию удается, постоянно изменяясь в живом мышлении, все же оставаться тем же самым, гибко перестраиваясь в соответствии с требованиями решаемой задачи, каким-то образом поддерживать внутреннюю целостность и константность, не может возникнуть в контексте данного подхода.

Вторая же традиция, сковывающая развитие теории понятийного мышления, унаследована психологией познания из философии Дж. Локка и касается вопроса об источнике и способах получения нового рационального опыта. В наиболее крайнем выражении центральная мысль этого направления состоит в том, что разум никакого принципиально нового знания не производит, так как содержание любой мысли первоначально хотя бы в каком-то виде должно было существовать в форме чувственного опыта. И хотя в такой формулировке эта мысль вряд ли сегодня найдет своих сторонников, в имплицитном виде ее не трудно обнаружить в актуальной по сей день оппозиции продуктивного и репродуктивного мышления. Мышление в понятиях, по мнению большинства авторов, может быть только репродуктивным, так как, воспроизводя свои схемы, представления и алгоритмы, оно способно лишь к расширению сферы применения своего инструментария. Отвечая же на вопрос о том, как возникает новый понятийный инструментарий или, например, как совершаются научные открытия, большинство теоретиков склонны апеллировать к совершенно другому, с их точки зрения, виду мышления, в котором производство новых идей не может рассматриваться в качестве продукта работы уже существующих в рациональном опыте человека понятий.

Об укорененности этой традиции в психологии познания можно судить, обнаруживая ее приметы и внутри теорий продуктивного мышления. В известной концепции Я.А. Пономарева, например, «побочный продукт», то есть подлинно новое завоевание мышления, получается только на генетически ранних, непроизвольных, плохо осознаваемых, неинтериоризируемых уровнях организации познания, в то время как функция более развитых рефлексивных форм мышления состоит в осознании и проверке, в окончательной доработке того, что первоначально было открыто непосредственному, чувственному опыту.

Сама эта оппозиция, скорее всего, является искусственно созданным препятствием на пути теоретического анализа развитых форм мышления. Способность к творческому самоопределению и необходимость жесткой, канонической организации внутренней техники собственных действий выступают взаимообуславливающими, дополняющими друг друга моментами во всех культурных формах мышления и творчества. Очевидно, что пока карандаш и его способность оставлять след на бумаге выступают для ребенка предметом его творческих действий, он будет создавать продукт, конечно, уникальный, но принадлежащий к доизобразительной стадии развития детского рисунка, на которой все детские «каракули» в сущности одинаковы. И точно так же, как карандаш в руке художника, истинное понятие предполагает вполне определенную, достаточно жесткую технику работы с собой, но именно это позволяет мастеру, оперевшись на прием, выстроить подлинно новый, общезначимый продукт.